Без корней нет дерева.
Без преемственности нет революционеров
Когда кончается третий и начинается четвертый период (во всяком случае предвещаемый уже многими признаками), — мы не знаем. Из области истории мы переходим здесь в область настоящего, отчасти будущего.
Но мы твердо верим, что четвертый период поведет к упрочению воинствующего марксизма, что из кризиса русская социал-демократия выйдет окрепшей и возмужавшей, что «на смену» арьергарда оппортунистов выступит действительный передовой отряд самого революционного класса.
В смысле призыва к такой «смене» и сводя вместе все изложенное выше, мы можем на вопрос: что делать? дать краткий ответ:
Ликвидировать третий период.
Владимир Ленин
Что делать? (1901–1902 гг.)
0. Преамбула.
Обратившись к теме, которая будет затронута в этом тексте, важно оговориться, особенно для тех, кто не является свидетелем прошедших годов, что НБП* и современная партия «Другая Россия» соотносятся друг с другом как лимонное дерево и плод сгнивший и упавший с этого дерева. Такое бывает с бывшими революционерами, которые свернули с пути прогресса в удобную, но гибельную для их душ сторону. Это не повод для отчаяния. Знамя должно подхватить новое поколение борцов за свободу.
1. О значении воспоминаний политических бойцов.
В 2020 году была презентована написанная в эмиграции книга воспоминаний бывшего активиста НБП Алексея Макарова «Идеализм 2005». Автор — человек особого склада личности. В более суровые и откровенные времена русского освободительного движения он примкнул бы к народовольцам или к эсерам. К большевикам? Кто знает… может быть, если бы встретил на своём пути Симона Тер-Петросяна и других замечательных кавказцев. Его смело можно представить в плавании на пароходе «Джон Графтон» или незадолго до декабрьских боёв вникающим в ленинские «Задачи отрядов революционной армии». В него обязательно стреляли бы во время Кровавого воскресенья, и он шёл бы по льду Москвы-реки прочь от разрушенной боями фабрики Николая Шмита. Если бы его, конечно, не убили там, потому что он был бы последним уходящим.
Ознакомившись с его книгой, кто-то из той части политпублики, которую можно идентифицировать как либеральную, умилился. Часть же т.н. левых старчески забрюзжала, даже несмотря на свой вроде ещё не преклонный возраст. Одни стали припоминать его позицию относительно Украины. Другие наверняка только по этой причине и умилились. С уверенностью можно говорить о том, что ценных выводов как из долгого и сложного пути, который прошла
Национал-большевистская партия, так и из яркого этапа её жизни, о котором повествует Алексей в своей книжке, пока никто не сделал.
Чуть позже вышла и была презентована книга бывшего активиста НБП Д. Леонидова «Палеонтология обратной стороны». Большая часть её хронологически совпадает с годами, о которых повествует Макаров. Собственно, об этом Леонидов и сообщает в первой главе своей книги, подмечая, что в его рассказе нет того, что есть в книге Макарова. Тем ценнее, что эти рассказы дополняют друг друга. Почему так получилось? Искать причину следует в разнице типов личностей авторов.
Леонидов также особого склада, но другого. Вряд ли будет сильным преувеличением сказать, что это человек масштаба античного мыслителя. В великие времена по настоянию таких людей возводят флоты и разрушают очередной Карфаген, грозящий свободе республики. Во времена попроще и помельче неумные мелкие люди считают таких, как Леонидов, городскими сумасшедшими. Редко можно встретить в жизни человека, даже заблуждения которого заставят других мыслить и расширять площадь соприкосновения своей души с действительностью. Сократический метод научения, который он применял к своим соратникам, попутчикам и врагам, можно сравнить с силовой тренировкой, в ходе которой мышцы испытывают микротравмы, но именно это заставляет их расти. Только травмы эти испытывали не мышцы, но сознания. Кто-то не выдерживал и более «не приходил в зал». У других, может быть, нечего было травмировать, третьи не хотели напрягаться.
Изначально вынашивалась идея написания сравнительной рецензии двух книг. За период вынашивания время рецензий на свежие издания прошло, если не говорить протухло. Потому никакой рецензии здесь не будет, не говоря о том, нужна ли она была когда-нибудь. Читайте сами. Однако вопрос, который стоит перед нами, никуда не делся и не денется. Он может быть только разрешён. Не стоит искать этого вопроса в этих двух книгах, он стоял и раньше, и он, конечно, шире описанного в них. С большим скепсисом относясь к идее «смерти автора», мы продолжаем настаивать на «рождении читателя». Эта статья обращается к тем, кто читал или прочтёт эти книги в собственном контексте, в контексте человека, для которого стоит вопрос: «Что значит быть революционером сегодня?». Как не было этого вопроса в обсуждаемых книгах, так и здесь не будет ответа на этот вопрос. Маркс учил нас, что мир нужно не объяснять, но изменять. Ленин учил нас, что «приятнее и полезнее „опыт революции“ проделывать, чем о нем писать». Но тем не менее, обобщать опыт необходимо, иначе не будет ясно, как двигаться дальше.
Жанр воспоминаний политического бойца всегда был ценным памятником эпохи, документально запечатлевающим те или иные этапы революционной борьбы. Сегодня мы лучше знаем те страницы нашего пути, что описывают дела полувековой, вековой, полуторавековой давности и далее. События десяти, пятнадцати или двадцатилетней давности испытывают большее забвение, так как их свидетели, бывает, стесняются своего тогдашнего опыта, и, как следствие, вновь приобщающимся неоткуда взять эти знания. Вероятно, этот опыт кажется менее значительным, а зачастую принимается за полный провал. Иногда это так и есть. Что не отменяет необходимости знать, откуда и куда мы идём, а это невозможно без обобщения опыта, без его рефлексии, и его критического восприятия на новом витке борьбы. Нужно не повторять ошибок, но и не забывать ценных наработок. Потому именно запечатлением своего опыта, а не выводом из него, ценны упомянутые тексты. Мы не то, что мы едим. Но если мы не будем есть — оголодаем. Чем же мы сейчас голодаем?
2. Второе издание легального марксизма в России.
Сегодня, находясь в первой половине 20-х годов XXI столетия, мы уже не меньше пяти лет наблюдаем возникновение и расширение запроса на марксистское просвещение в некоторой части российского общества. Этот запрос породил относительно широкое, по сравнению с минувшим временем, распространение марксистских кружков. До этого марксистские кружки долгое время не являлись ядром работы тех или иных активистских организаций и групп. Десятилетия кружки были мимолётной инициативой немногих активистов при зевании многих, а в случае какой-то регулярности они оказывались третьего порядка делом для проформы. Конечно, в стороне всегда восседали бездеятельные собрания пикейных жилетов, которые изначально не ставили вопроса политической борьбы, а скорее были академическими группками по интересу. Общим же настроением активистской протестной среды было: «дело делать надо, а не книжки читать».
Мы убедились на практике, что ныне люди склонны начинать с нуля, не учитывая опыт, который был до них. С их точки зрения вчера на их месте никого не было, а если был, то был совсем не годным и ничего особенного не сделал. Иногда это связано с тем, что этим негодным был он/они сам(и). Иногда это связано с амнезией движения, отсутствием какой-то признанной преемственности. Можно и нужно констатировать отсутствие преемственности революционной традиции в современном русском освободительном движении. Более того, не звучит самой постановки вопроса о необходимости такой преемственности. Если бы этот вопрос был поставлен, то выяснилось бы, что большая часть постсоветского «левого активизма» действительно вряд ли может проканать за что-то в коей мере революционное. А что-то в коей мере революционное вполне может быть заклеймено как нечто непонятное, вредное и эклектичное.
Не делая ничего, что привлекает внимание политической полиции, подготовить организацию революционеров невозможно. Это не значит, конечно, что этого внимания не нужно стремиться избежать. Здесь сделаем лирическое отступление на анекдот. Шерлок Холмс и Доктор Ватсон идут по улице и заворачивают за угол. Шерлок говорит: «Ватсон, сейчас мы повернём в этот двор и нам там дадут пизды». Они заворачивают во двор, и там им действительно выписывают пиздюлей. Шерлок и Ватсон валяются побитыми. Ватсон, вытирая кровавые сопли, спрашивает: «Холмс, что это, ваш дедуктивный метод?» – «Нет. Я просто здесь вчера навыёбывался», – отвечает Шерлок. Занавес. Лопата.
Случается так, что люди, которые удумали организовывать марксистские кружки, собрав какое-то количество стремящихся людей, вскоре на этом же основании хватаются строить очередную левую помойку. Забывая, что таковых была уже не одна. За редким исключением постсоветский левый активизм представлял из себя удручающее зрелище. В своё время Прохоров высказался о том, что попытка пересмотра итогов приватизации в России приведёт к гражданской войне. Вы реально собираетесь с помощью левой помойки отобрать у таких, как Прохоров и ему подобных фигурантов ежегодного списка «Forbes Россия», собственность, которую они вырвали с риском для собственной жизни, ценой жизни тех, кто смотрел на их жизни через прицелы, но кому повезло немножко меньше в этой русской рулетке? Левая помойка исключает единство сущностной оценки политической ситуации, перспектив развития, желаемого результата и путей достижения его. Левая помойка привлекает негодный тип людей. Нужно не быть «широкими» и нужно не быть «левыми». Стать тесными, стать коммунистами. Для такого хорошего и большого дела нужно иметь соответствующую преемственность.
3. Девяностые. Эпоха, следующая за крушением Советского Союза.
Русский народ в начале 90-х столкнулся с бедой. Те «марксисты», для которых марксизм — это не способ раскрыть до этого закрытые глаза и начать видеть, а, наоборот, способ надеть на глаза новые шоры взамен истрепавшихся, игнорируют, что исторические обстоятельства, исторические задачи и вызовы не ограничиваются плохо усвоенной риторикой учения, которое принято ими недавно или хоть бы и давно, но неглубоко перепахало их.
Советский Союз был создан пролетариатом для реализации своих очередных политических задач. Но пролетариат пришел к власти в бывшей Российской империи, потому что перед ним стояли не только пролетарские задачи. Однако только пролетариат готов был возглавить общество для решения этих общенациональных задач («Есть такая партия!»). Уже на правах руководителя общества он решал свои собственные всемирно-исторические задачи. В рамках страны, в результате закономерного крушения Российской империи и последующей Гражданской войны, стояли вопросы преодоления тотальной разрухи, недопущения иноземного закабаления народов бывшей империи, переустройства хозяйственной жизни, общественных институтов и самой государственности.
Стоял аграрный вопрос. Декрет о земле только положил начало разрешения его. Остро стоял национальный вопрос. Требовалось правильное разрешение противоречия между, с одной стороны, реализацией национальных чаяний народов с пробудившимся самосознанием, и, с другой стороны, реализацией этих чаяний в контексте того, что дезинтеграция пространства бывшей Российской империи приведёт эти народы к новому закабалению другими империалистическими хищниками. Стоял женский вопрос, стоял вопрос эмансипации детей и т. д. На все эти вопросы действительно толковый ответ — не значит нравящийся всем или являющийся «серебряной пулей», но в целом и в общем устраивающий многих, — давал только пролетариат. Именно поэтому пролетариат взял власть. Способность пролетариата Российской империи давать ответы и брать власть выражалась в порождении им партии большевиков. Партия большевиков, будучи боевым авангардом и штабом пролетариата, смогла сплотить вокруг него союзников и попутчиков, не отпугнуть и использовать полезных смирившихся.
Когда диктатура пролетариата разложилась и пала, то и СССР за несколько десятилетий пришёл к своему крушению. Решавшиеся до поры до времени, впоследствии замороженные, но так и нерешённые вопросы вновь полезли наружу. В том числе вопрос национальный. Можно долго спорить с тем, правильно ли было педалировать, что русский народ — «старший брат» среди народов Союза. Сентенции, которые имели место быть, отражали объективное положение вещей, но роль их сегодня, постфактум, гипертрофированно преувеличена. Все забыли, что «старшинство» это определяется тем, что русские внесли определяющий вклад в свершение Великого Октября. Который, и это тоже не воспринимается правильно, вовсе не ограничивается ночью 7 ноября по новому стилю года 1917-го. Исторические корни этого, видимо, в том, что СССР так и не вышел за границы бывшей Российской империи, не объединил в своём составе такие нации как немцы, японцы, итальянцы, англичане и другие исторически равные великороссам. Что значит исторически равные? СССР так и не объединил в своём составе более одной нации, имевшей свежий хищнический опыт, но перешагнувшей его, чтобы выстроить отношение равных с равными. Русский народ под руководством русского пролетариата переступил через труп русского империализма и великодержавного шовинизма. С чистыми помыслами и насколько смог добросовестно, отстаивал он право эмансипации и субъектного развития народов СССР. Тем не менее возникла видимость, вероятно ретроспективная, «спущенного с небес дара». По мере отпадения общества от революционно-пролетарского мировоззрения к мещанскому, наконец, мелкобуржуазному и буржуазному, это наложило свой след в ошибочном восприятии СССР как «продолжения исторической России», а не как «ударной бригады пролетариата всех стран». Именно как ударную бригаду пролетариата всех стран определял СССР Сталин. Одновременно остаётся неотрефлексированным и широко непризнанным разделение истории СССР на этап революционный и этап реставрации капитализма, начавшийся с середины 50-х, приведший СССР к гибели.
Так или иначе, в результате крушения советского государства мы столкнулись с небывалым национальным унижением русских. Это факт, который невозможно отрицать или нигилистично перешагнуть. В той мере, в какой СССР возвысил нации, объединённые Союзом, он, бесспорно, возвысил и русскую нацию. Ещё вчера это был народ, который подавал пример народам мира. Пример более совершенного образа жизни, иного экономического уклада, иной политико-государственной и общественной системы. Из народа, имевшего ориентиры и ценности, принятые в обществе в целом, хотя и начавшие быть оспариваемыми, в «один прекрасный день» он обнаружил, что стал «быдлом», «скотом», «ванькой» и всей той хуетой, которую мы слышали по отношению к себе. Народ разделенный, существенная часть которого оказалась, не меняя место жительства, в новых буржуазных национальных государствах.
Конечно, мы имеем ввиду под униженной ту часть нашего народа, которая была не удовлетворена сложившимся положением вещей. Те, кто был удовлетворен, кого всё устраивало, их позицию мы в целом представляем. Именно они пели, что мы скоты, а Родина там, где жопа в тепле. Помножим это на тотальную дискредитацию коммунистического мировоззрения, в первую очередь в рядах рабочего класса. Вспомним, за что бастовали рабочие в эпоху переломную, даже если спустя несколько лет они уже выступали против тех, кого они поддерживали ранее. Шахтеры бастовали за то, что придёт собственник и всё станет намного лучше. Бастовали за Ельцина. Ельцин, который говорил, что если кому-то станет хуже жить, он ляжет на рельсы. И рабочие, которые годы спустя перекрывали железные дороги с лозунгом: «Ельцин, мы нашли твои рельсы».
Фрустрация, проистекающая из падения величайшего из народов в положение таскаемого за волосы быдла, толкнула его умы к потребности реванша как реакции на насильно вменяемое ему чувство мнимой исторической вины. Если кого-то гнуть, он будет либо ломаться, либо сопротивляться. Можно вспомнить пример из 20-х годов прошлого века. Коммунисты не испытывали восторга относительно партии буржуазных националистов Турции — кемалистов. Но сложно оспорить тот факт, что кемалисты были адекватным ответом на ситуацию крушения Османской империи и интервенции многих держав на её бывшую территорию, особенно турками населенную Анатолию. Хорошо ехать на мотороллере — но что делать, если есть только велосипед? Хорошо ехать на велосипеде, но есть только самокат…
Национальные чувства, несмотря на ходульность мышления некоторых интеллигентов, плохо усвоивших марксизм, имеют место быть. Коммунисты никогда не испытывали иллюзий и восторга на сей счёт, но и не впадали в нигилизм относительно национального вопроса. По той простой причине, что, отрицая его наличие, невозможно его разрешать. Если ты не будешь видеть проблему, то ты будешь с идеалистических позиций мнить, что «фашисты (националисты/попы/другое) налили в уши глупых людей глупость». Это игнорирование чаяний и потребностей людей. Такое поверхностное игнорирование национального, а-ля Христиан Раковский, впрочем, как и перегибание палки по части «русскости» со стороны товарища Артёма (Сергеева), в условиях гражданской войны привело к тому, что советскую власть в Украине приходилось устанавливать несколько раз. Такое игнорирование и перегибание в наше время привело к печальным последствиям украинских левых, которые оказались чужими для собственного народа.
В 90-е наши люди были ввергнуты в условия, в которых они буквально пытались выжить, притом имея очень свежий, буквально вчерашний-сегодняшний опыт борьбы за перемены, закончившийся деморализующими переменами. В этих условиях оставалось мало людей, не готовых считать, что важен исключительно личный достаток любой ценой, вопреки обществу, его проблемам и т. д. Дальнейшие протесты и забастовки середины и второй половины 90-х были не наступательными боями за права и завоевания трудящихся, а оборонительными актами, не сознательностью и воодушевлением движимые, но отчаяньем. В этих обстоятельствах революционный национализм, то есть борьба за субъектность нации (другими словами — субъектность общества) являлся смелым и прогрессивным ответом. Встал вопрос о некоем «русском кемализме». Нам пели, что нет не просто государственных, а даже общественных интересов. Новые хозяева взяли на вооружение идеологическую концепцию, сформулированную Маргарет Тэтчер — «никакого общества не существует, существуют отдельные люди и семьи». Конечно, исходя из специфики обстоятельств, в отличие от Турции начала XX в. этот «русский кемализм» не мог быть буржуазным национализмом, но с исторической вынужденностью обязан был быть национализмом. Национализмом угнетённых низов.
4. Рекогносцировка общественных настроений нашего народа в 90-е.
Феномен современного, пост-ельцинского, режима возник не сам и не на пустом месте. В здоровой части общества (открытым остаётся вопрос: «насколько может быть здоровой здоровая часть больного общества?») было настроение: «Восстань, армия!». Очень красно-коричневое настроение в тот момент. С одной стороны — «русских унижают и держава их поругана», с другой стороны — «мы живем плохо и бедно». После разочарования президентскими выборами 1996 года те, кто жил в эти годы, помнят запрос на «офицера, который придёт и порядок наведёт». В публичном поле его озвучивали т. н. левопатриотические и национал-патриотические силы. Многим на эту роль виделся лидер ДПА (движение в поддержку армии, оборонной промышленности и военной науки) генерал-лейтенант Лев Рохлин. Часть профессиональных военных имела настроение «Рохлин, дай приказ». Судя по всему, сам он видел в таком пути нежеланную им перспективу гражданской войны и не стремился выходить за рамки парламентских методов. К сожалению, не всякий порядочный и умный человек, даже если он генерал, является при этом революционером. Российская армия не последовала опыту армии португальской, ДПА не стало «Движением капитанов», сам Лев Рохлин не вошёл в историю как русский Вашку душ Сантуш Гонсалвиш.
В ту пору подлецы зубоскалили, что Рохлин сочетает в себе три качества, из которых обычно выбрать можно только два — генерал, дурак и еврей. В чём был посыл этой пошлости? Видимо, в его «ненормальности». Чём этот порядочный и умный человек казался дураком для нормальных подлецов? «Недурак» занимался бы теми нормальными подлостями, которые абсолютно нормальны для подлецов. Переделом бывшей общественной собственности способом, наносящим максимальный вред народным массам. Суть истоков феномена нынешнего режима в том, чтобы найти офицера, которого можно изобразить с одной стороны спасителем народа и отечества, а с другой стороны, чьим жизненным кредо было бы «бабки надо делать». В этом контексте можно сказать, что если в эпоху Смуты нашей страной некоторое время правил Лжедмитрий, то ныне третье десятилетие нашей страной правит Лжерохлин. Но для того, чтобы появился Лжедмитрий, царевич Дмитрий должен был быть убит.
Приближались перемены. Семибанкирщина изживала себя, Ельцин не был более способен блюсти царский престол, генерала Рохлина убили, попытка конкурировать за высшую власть у группировки Примакова-Лужкова обернулись фиаско. Таким образом, не только задачи революционного национализма шли вопреки интересам господствующей группировки буржуазии, но и вообще любая политическая конкуренция становилась риском для их собственности. Олигархия, сложившаяся в 90-е, была основным субъектом нашей истории в конце 90-х, и, несмотря на некоторые перемены в её составе, до сих пор осуществляет узурпацию всякой политической субъектности в нашей стране. Задачей же революционного национализма было восстановление субъектности нации, то есть установление демократии. Демократии не фиктивной, крутящейся вокруг болтовни о процедурах, но фактической, демократии угнетённых низов. Примечательно, что демократией народ это не называл по причине дискредитации этого слова разрушителями СССР и их сторонниками, которых в ту пору и называли «демократами». Настоящую демократию, субъектную реализацию своих чаяний, народ называл «порядок», а существующее положение вещей называл «бардак». Такую демократию угнетённый народ видел в восстановлении могучего патерналистского государства, в отстранении от власти и собственности олигархии (т. е. крупнейшей буржуазии), которая являлась разрушителем этого самого государства, национализации крупной собственности, смене всего политического истеблишмента и основной массы чиновников, правосудии над «устроившими бардак» и нуворишами-олигархами. Лозунг той эпохи: «Банду Ельцина под суд!».
Но если раньше крупнейшая буржуазия рвала и делила куски государственной собственности, то теперь им потребовалось сильное, централизованное, в известной степени эффективное государство. Разрушив государство, которое мешало переделу собственности, им теперь необходимо было укрепить государство, которое будет защищать их собственность. На неприкрытом неудержимом насилии такое государство не могло долго удержаться. Для защиты собственности необходимо выстраивание общества во главе с тем или иным классом, а не с классом, противопоставленным всему обществу в лоб. Быть во главе общества, а не против него. Олигархи решили учредить в России подобие бонапартизма и «беспощадную борьбу с олигархами». Тут на сцене и появляется до этого неприметный отставной подполковник КГБ из команды Анатолия Собчака.
Ранее новая буржуазия обществом не руководила, а осуществляла чрезвычайную тиранию разной степени остроты, удивительным образом сочетая её с самоустранением и вольницей там, где её интересы прямо не страдали. Иногда переходя к явной тирании, как то было во время Чёрного октября 1993 года или локальных выступлений, подобных захвату рабочими Выборгского ЦБК. Когда передел собственности произошёл, дабы закрепить свои завоевания, стало необходимо возглавить общество, выстроить пресловутую вертикаль власти, наладить отношения со всеми слоями общества, в том числе с трудящимися массами. Взяв на вооружение дешёвый популизм, они стали вещать то, что люди хотели слышать. Люди не хотели жрать одну гречку, не хотели, чтобы их предприятия закрывали, не хотели, чтобы их дочери мечтали быть проститутками, а сыновья бандитами. Неожиданно у буржуазии встал вопрос, замечательно описанный у Пелевина. Задал его «Вовчик Малой, ещё Ницшеанцем зовут, ну это так, хуйня, давно это было»:
«Короче, я тебе сейчас ситуацию просто объясню, на пальцах, — сказал Вовчик. — Наш национальный бизнес выходит на международную арену. А там крутятся всякие бабки — чеченские, американские, колумбийские, ну ты понял. И если на них смотреть просто как на бабки, то они все одинаковые. Но за каждыми бабками на самом деле стоит какая-то национальная идея. У нас раньше было православие, самодержавие и народность. Потом был этот коммунизм. А теперь, когда он кончился, никакой такой идеи нет вообще, кроме бабок. Но ведь не могут за бабками стоять просто бабки, верно? Потому что тогда чисто непонятно — почему одни впереди, а другие сзади?» [ … ] «Задача простая, — сказал Вовчик. — Напиши мне русскую идею размером примерно страниц на пять. И короткую версию на страницу. Чтоб чисто реально было изложено, без зауми. И чтобы я любого импортного пидора — бизнесмена там, певицу или кого угодно — мог по ней развести. Чтоб они не думали, что мы тут в России просто денег украли и стальную дверь поставили. Чтобы такую духовность чувствовали, бляди, как в сорок пятом под Сталинградом, понял?»
Буржуазия даёт массам суррогат убитого Рохлина в лице Путина. В лице последнего буржуазия всё более активно начитает играть с великодержавными идеями и национализмом, сначала осторожно, а потом и в открытую, тем более они отвечали дальней перспективе империалистического реванша. Буржуазия создала видимость реализации чаяний народа, которые высказывались все 90-е. Учреждение в России бонапартистского режима, разорение, посадки, выдворение непокорных олигархов (непокорных всей остальной кодле). Режим, до сих пор плевавший в национальные чувства народа, а также в его историческую память, неожиданно, хотя и не очень резко, начинает облачаться в националистические одежды. В дальнейшем даже на параде 9-го мая речь главы государства будет подытожена до этого маргинальным лозунгом: «Слава России!». Под эту сурдинку наблюдается сворачивание даже той квазидемократии, которая имела место быть до того момента. Переформатируется как парламент (знаменитое «парламент не место для дискуссий»), так и телевидение. В дальнейшем как избирательная система, так и СМИ всё более будут превращаться в фарс. Всё было сделано так, чтобы события октября 1993-го либо сложности президентской компании 1996-го года более не повторялись.
К сегодняшнему дню всё это развилось в настроение: «Мы снова великие, мы снова что-то решаем в мире». Люди были готовы поступиться потребностями внутренней свободы, потому что им после десятилетия унижения кинули кость — «мы опять субъект, мы опять что-то решаем». Нечего и говорить, что субъектность эта иллюзорная, субъектность всё ещё узурпирована. А проблема бедности, нищеты, и разрушения производительных сил общества ещё более актуальна, чем ранее. Опиумом, заглушающим боль от нереализованной потребности быть свободными и править самими собой на своей земле, стала иллюзия участия, как «в былые времена», в мировой политике, а не нахождение её объектом. Подобное реакционное купирование задач революционного национализма со стороны режима создавало лишь иллюзию конституирования нации как субъекта политики. Актором политического процесса является не народ, а олигархия. Народным же массам осталась роль безучастного зрительного зала, которому положено рукоплескать по отмашке. Однако нужно помнить, что даже если массы не формулируют своей потребности быть свободными, это не значит, что у них нет таких несформулированных чаяний и объективной потребности. Есть насущная потребность быть свободными, есть потребность быть субъектом, как бы она ни была подавлена.
5. Место национал-большевиков на политическом ландшафте России.
Предметом этой статьи не является ни в коей мере целостное и подробное изложение истории НБП. Потому коснёмся этого вопроса вне исторической хронологии и довольно поверхностно. Тем более действительно научное изложение пути НБП только ожидает своих исследователей.
Контркультура создала притягательный образ. Из этого богемного клуба, который представляла ранее НБП в эпоху до I съезда в 1998 г., развивался приток молодёжи, из которого мечтатели хотели сбить банды штурмовиков. Хотя на первых порах получался сквот панков и скинхедов. Тем не менее, это давало почву для становления крепких функционеров и оперативников партии, поскольку был тот человеческий материал, с которым можно было работать. Именно об этих функционерах и оперативниках партии говорил Лимонов, когда провозглашал: «Нам нужно 45 Дзержинских и Геббельсов!». О людях, способных, получив наиболее общесформулированное указание, без хождения с ними за руку, самостоятельно, активно, творчески подходить к решению задач, ставить местные и региональные организации, вести местную борьбу, соотносясь с центральным курсом партии. В книге «Как мы строили будущее России» Лимонов пишет:
«Поступает множество заявлений о вступлении в НБП. Нам нужно еще больше. Смелее. Партия ждет вас. Одного могут растереть, партию — пусть попробуют. НБП любит вас. Нам нужны 45 Геббельсов, Дзержинских…» [ … ] «От характера лидера, от его личных качеств, от того, есть ли у него огонь в брюхе, выносливость, вечная пассионарность, заставляющая его просыпаться с мыслью: “Что я должен сделать? Чего я не сделал?”, зависит и судьба партийной организации в регионе.» [ … ] «Трудно найти сильного лидера. Этот человек должен не слепо повиноваться приказам из Центра (у молодой партии много проблем, одна из них: налаживание связей между Центром и региональными отделениями), но сам изобретать, выдумывать, сплачивать, организовывать и направлять акции партии в регионе.» [ … ] «Недаром в архивах находим в характеристиках большевиков ВКП(б) начала века и периода революции на первом месте — хороший организатор, а уже потом следовали другие параметры: отличный оратор или журналист и прочее. Прежде всего умелые и энергичные организаторы требуются НБП в настоящий период нашей истории. Нам нужны люди, способные улавливать души человеческие и сгребать их в организацию. И верной рукой вести региональную организацию». [ … ] «Нам нужны для начала 45 Геббельсов, Дзержинских, Молотовых, Штрассеров — кому как нравится. Но они нам нужны. Хоть родите их заново, но достаньте мне 45 сильных лидеров регионов!»
Позже наше общество вошло в новое тысячелетие. Реализация задач революционного национализма оказалась невозможна в рамках революционного национализма. На повестку дня встал вопрос о революционной демократии. Именно этим ознаменован переход НБП в «высшую политическую лигу». Вскоре после того как олигархи возвели на престол Путина, нацболы подняли лозунг «Россия без Путина!». Позже, в 2004 году, было инициирован одноимённый комитет, в рамках которого НБП призвала к консолидации все антирежимные оппозиционные силы. Именно этот призыв стал отправной точкой оппозиционной коалиции «Другая Россия» (2006-2008 гг.), являвшейся движущей силой протестов второй половины 2000-х гг. Партия развила свою линию согласно новым вызовам времени, сменила риторику «порядка» на риторику «свободы». В 2006 году на VI (чрезвычайном) съезде была пресечена внутрипартийная реакционная оппозиция (т. н. «Челябинская конференция»), которая не смогла преодолеть устаревшие воззрения 90-х гг., более не отвечавшие задачам наступившего времени.
Партия была учреждена в середине 90-х гг. в условиях стихии становления классовой стратификации (т. е. возвратного классообразования), которая оценочно длилась два десятилетия, условно 1986 – сер. 2000-х гг. Имело место быть не традиционная классовая стратификация капиталистического общества, а нечто размытое. Причиной этому то, что советское общество существенно продвинулось по пути построения бесклассового общества. В условиях его крушения переход между нарождающимися классами и прослойками осуществлялся относительно легко. Не было очерченных носителей для передового пролетарского классового сознания. Люди не знали, кто они. Отсутствовала ядерная социальная база коммунистов. После завершения возвратного классообразования ещё не менее десятилетия заняла рефлексия относительно свершившегося, которая в итоге во второй половине 2010-х гг. вылилась в появление второго издания легального марксизма в России.
В процессе реставрации капитализма в позднем СССР, процесса не сиюминутного и занявшего десятилетия, буржуазия заполучила в свои руки государственный аппарат рабочего государства. В результате ревизионистской политики руководства КПСС, изощрённой в своём лицемерии, рабочий класс был деморализован, в первую очередь идейно. Определение себя из своего социального положения было в крайней степени дискредитировано. Поэтому определяли по другому признаку — национальному. Кто-то помнит остроумный популистский лозунг той эпохи: «Мы за русских, мы за бедных». НБП — результат принятия и поднятия на знамя красно-коричневого симбиоза, рождённого крушением Советского государства и овеянного Чёрным октябрём 1993 года. Для тех, кто не помнит — «красно-коричневые» было ругательством, которым кидались в оппозицию ельцинскому режиму т. н. «демократы», по причине того, что в равной степени ему противостояли как левоконсерваторы и леворадикалы, так и «патриоты» и ультраправые. «Демократами» же в ту пору звали не сторонников демократии, но сторонников реставрации капитализма, в той или иной мере поддерживающих ельцинский режим.
Люди, считавшие себя коммунистами, будучи субъективно неотделимыми от идейно деморализованных трудящихся и объективно будучи частью общества, пережившего общенациональную катастрофу, интегрировали в свои левые убеждения националистические взгляды. Дискредитация и выхолащивание марксизма привели к тому, что эти т. н. коммунисты сами не верили в его объяснительно-предсказательную силу, а потому замещали свои представления об обществе нагромождением разнообразных теорий заговора разной степени реалистичности. В то же самое время носители крайне правых взглядов интегрировали в свои националистические идеи левопопулистские воззрения. Они были вчерашние советские люди, и немногие просто так могли выкинуть социалистические установки, пусть и поверхностно понятые, из своей системы ценностей. Способствовало этому и унижение, обнищание, и бесправие не только новых низов общества, но и тех выходцев из советского общества, которые по идее должны были претендовать на право быть т. н. «средним классом». Всё это было не проявлением, или не всегда проявлением, каких-то политтехнологических хитростей, а вполне органично отражало взгляды проигравших от крушения советского государства, но при этом рефлексирующих (неравнодушных) и/или политически активных. Между человеком, называющим себя в 90-е коммунистом, и человеком, называющим себя националистом, чаще всего разница была не в целостном мировоззрении, а в том, какой флаг ему симпатичнее, мнения относительно расстрела царской семьи, предпочитаемого ответа на вопрос были ли большевики «жидомассонами» или спасителями от них и т.п. Такие воззрения, во всяком случае по отношению к коммунистам, нельзя назвать стоящими на твердыне революционной теории. Выше отмечалось, что классовая структура общества не давала массу потенциальных носителей последовательного пролетарского воззрения, но из этого следовала и невозможность наращивать адекватную наступавшей эпохе революционную теорию. Были некие клубы пикейных жилетов, которые догматически цеплялись за идеологию КПСС и те ошмётки марксизма, которые в ней присутствовали, другие же-за иные формы, какую-нибудь «неомарксистскую» муть. Кто-то из них, наверное, даже мог порождать какой-то более-менее адекватный идейный продукт. Однако их воззрения не становились идейной линией заметного политического движения, а значит эти идеи не могли проходить проверку в деле.
Ленин учит нас, что революция — это праздник угнетённых, когда народ выступает активным творцом новых порядков. В такие времена народ способен на чудеса. Перефразируя Ленина, можно сказать, что контрреволюция — триумф угнетателей. В 90-е люди были предельно жёстко заняты либо выживанием, либо депрессией, либо куражом от происходящего. Весь этот бал Сатаны вёл к социальному взрыву. Важно понимать, что вся картина 90-х — это не просто угнетение пролетариата и трудовых низов мелкой буржуазии, о которой можно говорить в собственно капиталистическом обществе. Всё это разворачивалось в обществе, переходном от социалистического к капиталистическому. Эта картина именно что общенациональной катастрофы. Это была катастрофа как для рабочего машиностроительного предприятия, так и для хирурга в больнице. Как для машиниста, так и для советского спортсмена, ставшего бандитом. Бандитом, который при этом может иметь совсем иную оценку событий, потому что ему выпала возможность стать хищником и угнетателем. Но эта субъективная оценка сталкивается с тем, что чаще всего его наградой являлся очень короткий период наслаждения машинами, оружием, женщинами и едой, а в дальнейшем памятником над двумя могильными аршинами. Но в общенациональном масштабе это часть всё той же катастрофы, как и учительница, ставшая проституткой, кандидат наук, торгующий обувью на овощном рынке. При этом немаловажно, что все эти рисуемые в памяти персонажи вполне могли быть связаны родственными связями. Про эпидемию алкоголизма и наркомании, про аборты, войны, беженство и эмиграцию уж можно и не говорить.
Голосом тех, кто не хотел мириться с подобным положением вещей, желал объединяться и активно действовать, но при этом не являлся по своему типажу «анпиловской бабушкой», и стало НБП. Для того, чтобы заложить новый этап революционной традиции, связать себя пуповиной со всей русской революционной традицией, начиная от крестьянских войн и декабристов, вплоть до большевиков, было необходимо не только однозначно ясно порвать с дискредитировавшей себя мировоззренческой системой, но и сепарировать себя организационно от тех структур, которые наследовали организациям и людям, которые дискредитировали её и привели к известным результатам. У НБП 90-х годов, помимо уже упомянутой «красно-коричневости» как реакции на всю описанную общественную картину, не стоит искать какой-либо стройной идеологии. Не говоря уже о революционной теории. НБП вбирало в себя тех, кто не готов был приспосабливаться к царству чистогана, служить мамоне, что считалось в то время высшей мудростью. Тех, кто при этом отдавал себе отчет в том, что крушение советского государства в том виде, в каком оно подошло к своему концу, было спуском воды из протухшего бассейна, как бы ни было жалко погибшую Родину. Годы спустя это чувство было отражено в стихотворении товарища Абеля (Владимира Линдермана) написанного им осенью 2003 года в следственном изоляторе «Лефортово»:
«Награда мне будет в мире ином. Другая Россия – мой истинный дом.
Ее нет на карте, но мне наплевать.
Я хату покинул, ушел воевать.
Не за Родину-мать, но за Родину-дочь – Светлее чем солнце, безумней чем ночь...»
НБП объединяло не тех, кто руководствовался принципом «вернуть всё в зад», но молодых, веселых и злых людей. Как собственно «красно-коричневых» взглядов, так и крайне левых и крайне правых – все они уживались в этом ордене. Их объединяло желание снести режим социального и национального гнёта. Желание настоящей, а значит, нетоварной жизни. Подвига.
При этом нельзя не упомянуть известный элитаризм, который имел место в кругу нацболов в ту эпоху и даже позже, презрение к «обывателю, голову не поднимающему». Очень многим окружение диктовало «не лезь», «тебе что, больше всех надо?», «от нас ничего не зависит», «лучше бы пошел денег заработал». И тут уже неважно, кто это заявлял молодым, злым и жаждущим права на судьбы — семья, состоящая из папки-алкаша, не выдержавшего перемен и «тащащей всё на себе» матери с коровьим выражением глаз, или «приличная семья» (самоназвание такое имело хождение) советских интеллигентов, как-то прозябающих в НИИ или вузе. Таких они и звали обывателями. Главной причиной отсутствия перемен они считали не новые верхи общества, которых бесспорно видели врагами и противниками, но не основными виновниками положения дел, а инертность, пассивность, осторожность, желание мещанского достатка и покоя, отсутствие «инстинкта смерти» у собственного окружения и общества вообще. Откликаясь на это, Лимонов в главе «Монстр с заплаканными глазами» книги «Другая Россия» высказался следующим образом:
«Семья: липкая, теплая навозная жижа, где хорошо отлежаться дня два, от побоев физических, в драке, и от моральных увечий. Но семья как чахотка ослабляет человека, изнуряет своей картошкой с котлетами, своей бессильной беспомощностью. Врываются завтра какие-то чужие, менты, чурки, даже защититься нечем. А мать защитить, а сестру? С ними чувствуешь себя еще более уязвимым». [ … ] «Письма в нашу газету “Лимонка”, будучи главным редактором я читал их, пять лет все, дышали злобой и отвращением к российской действительности и к семье. Пацанов не устраивали их мелкие, тусклые (или даже поганые) родители».
Как отмечалось ранее: задачи революционного национализма не решаются в рамках революционного национализма. У революционного национализма нет иного инструмента достижения своих целей, кроме как революционной демократии. Революционная демократия — это путь превращения нации «в-себе» в нацию «для-себя». Однако и задачи революционной демократии не разрешаются методами революционной демократии. Потому что для того, чтобы завоевать демократию, нужна общественная сила, которая заинтересована в революционной демократии. Мелкобуржуазное городское движение самостоятельно никогда не способно победить. Либо его активностью прикрывается та или иная фракция буржуазии, либо оно блокируется с движением революционного пролетариата. Мелкая буржуазия ведома либо буржуазией, либо пролетариатом. Ближе к концу нулевых перед демократическим движением вообще и перед его наиболее передовым элементом — радикальной демократией в лице НБП — остро встала необходимость опереться на тот класс общества, который единственный является до конца и последовательно демократичным. Ленин учил, что «пролетариат – это передовой борец за демократию». Тем самым реализация задач революционной демократии становилась возможной только средствами революционного социализма.
Место для шага было. Шаг сделан не был. Это предопределило крах национал-большевиков как революционной силы. Сбылось предсказание Абеля, данное им в 2008 году в статье «О свободе»:
«Если сомнут Партию, которую некоторые упрямые люди продолжают называть – НБП, то мечты о свободе в России можно похоронить на десятилетия. Если власти прорвут линию фронта, которую держат сегодня нацболы, то дальше последует быстрый блицкриг, организованно сопротивляться диктатуре будет некому. Истребление разрозненных групп демократов, националистов, левых будет делом техники».
Политический разгром национал-большевиков в 2009 году предвосхитил поражение оппозиции в протестах 2011-2012 гг., привёл нас к десятилетию реакции, увенчавшемуся нынешней войной. Осмыслить это всем нам только предстоит.
6. Место для шага вперёд.
Завоевать в России демократию как условие конкурентной политики для всех общественных классов и слоёв невозможно кроме как под руководством революционного пролетариата. Ленин учит в работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» (сентябрь 1917 г.):
«Чтобы быть действительно революционной, демократия современной России должна идти в теснейшем союзе с пролетариатом, поддерживая его борьбу как единственного до конца революционного класса».
Сталин указывает в статье «Российская социал-демократическая партия и её ближайшие задачи» (конец 1901 г.):
«...для демократического дела в России чрезвычайно большое значение имеет то, сумеет ли рабочий класс стать во главе общего демократического движения или же он будет плестись в хвосте движения как вспомогательная сила „интеллигенции“, т. е. буржуазии».
Однако пролетариат не должен останавливаться на этом промежуточном для себя этапе общественно-политической жизни и продолжит бороться за свои интересы. При удачной конфигурации исторического момента он будет наступать (читать «О политической стратегии и тактике русских коммунистов: Набросок плана брошюры» – Сталин, 1921 г., «К вопросу о стратегии и тактике русских коммунистов» – Сталин, 1923 г.). Это наступление не может не вызвать сопротивление у вчерашних попутчиков в борьбе за завоевание демократии. Но это не значит, что демократия пролетариату не нужна и ему не полезны в этом деле союзники. Неужто его союзники так глупы? Дело в том, что нет чёткой границы между последовательной защитой демократии от реакции и установлением диктатуры пролетариата. На сей счёт можно рекомендовать для изучения процитированное выше ленинское «Грозящая катастрофа...».
Временные попутчики пролетариата не хотят того, чтобы наступила диктатура пролетариата. Более того, они не хотят даже того, чтобы буржуазная демократия переросла в революционно-демократическую диктатуру народа, то есть в наиболее совершенную форму буржуазной демократии, потому перестающую быть буржуазной. Но для пролетариата поле конкурентной политики – это условие, в котором борьба пролетариата может выходить на широкий простор наступления. Ранее же, в борьбе за это поле конкурентной политики, пролетариат может закалиться и стать самой поджарой и быстрой кошкой в саванне. Львом среди зверей.
Для того чтобы были не разговоры «для желающих демократии», а реальная демократия, нужна сила, которая может завоевать и защитить эту демократию. Это политизированное массовое рабочее движение во главе со своим авангардом и штабом — Партией воинствующего марксизма. Прогрессивные силы общества сплачиваются вокруг пролетариата как тарана демократических завоеваний, а пролетариат инструмент революционной демократии ставит на службу собственному интересу. Ликвидации диктатуры буржуазии и учреждению диктатуры пролетариата. Пугливые попутчики кричат: «Диктатура! А против кого диктатуры? Зачем?». Любая политическая власть — это диктатура по той причине, что государство есть монополия на насилие в руках того или иного общественного класса. Диктатура пролетариата против тех, кто хочет жить за чужой счёт и узурпировать субъектность большинства нации, то есть трудящихся. Такая диктатура — это залог настоящей демократии. Демократии как реализации субъектной воли трудящихся. Субъектной воли к построению бесклассового, а значит и безгосударственного общества.
Однако НБП, пройдя в своём развитии этапы революционного национализма и революционной демократии, не перешло к революционному социализму. НБП состояла в своём костяке хотя из особых, но людей своего общества. В нулевые годы наш народ ещё не подошёл к ренессансу марксизма. Для этого надо было, чтобы прошло ещё десять лет. И хотя нацболы хорошо срывали шоры с глаз, не было для них запретного плода, тем не менее они как движение не оказались в состоянии прийти к истине. Только немногие из них могли тогда открыть свои сердца и разум для марксизма-ленинизма. Это одно из того, что нужно усвоить: к чёрту шоры на глазах. Но мало сорвать шоры. Глазами не увидеть истины без освещения её огнём учения об освобождении пролетариата своими силами. Но и не увидеть освещённое глазами, закрытыми господствующим мироощущением. Нацболы минувшего сорвали со своих глаз шоры, но не осветили то, что должны были увидеть, а современные легальные марксисты «чем-то там, что-то» освещают, но глаза их закрыты. Грядущие новые большевики должны быть одновременно без шор на глазах и вооружённые факелом света.
Качества, наработанные в практике строительства партийных подразделений, акций прямого действия (АПД), уличных противостояний, организации корреспондентской сети и много прочего, главное умение держать удар карательной системы – можно и нужно было с пользой использовать в области строительства рабочего движения. В том числе в профсоюзной работе. Макаров в своей книге демонстрирует догадку о необходимости перерастания в новое качество. В эпизоде с захватом заводоуправления ГАЗ он пишет:
«Сейчас, спустя двенадцать лет, я по-другому смотрю на социальные конфликты. Нет, моё отношение к владельцам заводов, яхт и пароходов не улучшилось, скорее наоборот. Но столкнись я с подобной ситуацией сегодня, я бы предложил иной план действий ─ создать на заводе подобие рабочего совета, где люди могли бы обсуждать ход общей борьбы и принимать совместные решения, развивать конфликт в наиболее радикальном направлении...».
Тем не менее нужно отметить, что подобные АПД в условиях ещё существовавших остатков свободного информационного поля вне гетто всяких телеграмов-ютубов, как превентивная мера против дальнейшего закручивания гаек, были бы полезны. Если у вас регулярно «жгут фаера», бодаются с ОМОНом, это значит, что это допустимо, остаётся поле свободы, остался кусок своего асфальта, режиму его приходится прощупывать, но не допускать излишнего общественного резонанса. Это отстаивание права общества на высказывание.
Люди, которые, шли на АПД, допускали, что они могут оперативно сесть на несколько лет. Люди, ведя каждодневную рутинную партийную работу, понимали, что однажды им могут разбить голову монтировкой в тёмном дворе. Эти люди вполне могли бы прийти на те же предприятия. Среди нацболов было заметное количество рабочих либо интеллигентов, политический образ жизни которых приводил к тому, что они становились людьми т. н. физического труда. Разумным было бы командированными группами, опираясь друг на друга, вести организационную работу в трудовых коллективах. Собственным поведением и идейно-моральным обликом демонстрировать, что среди людей возможны отношения, отличающиеся от принятых в обществе («каждый сам за себя», «что мы можем поделать?»). Демонстрировать, что возможны и такие отношения как «один за всех, все за одного», что начальника можно не только хуесосить в курилке, но и не прогибаться под его гарканье, в хуй его не ставить, если он пытается давить на тебя и твоих товарищей. Большого стоит, когда есть зримый пример людей, умеющих держать удар.
Многие люди нашего народа, а в те времена большая их часть, были воспитаны на образе подобных людей, но считали, что подобное поведение больше невозможно («но так уже не будет»). Политические мотивы нацболов позволили бы при достаточном приложении их усилий и привлечении должного количества кадров к строительству рабочего движения преодолеть аполитичность профсоюзов, которой потворствовали троцкисты, участвовавшие в профсоюзной работе. Там, где профсоюзное движение было само по себе невозможно, нужно было создавать спортивные организации, например, среди трудящихся-мигрантов. Формы могли бы быть самые разные, учитывая злую инициативность, творческий подход к делу, которым славились нацболы.
Если же вы не приходите в ходе своего развития к пролетарским позициям, это вас исторгает из революционного процесса. Непереход на позиции революционного социализма прибил бывших нацболов, как другороссов, так и прилепинцев, к реакционному лагерю, поскольку революционные задачи, будучи нереализовываемыми, не замораживают вас на достигнутом уровне, а откатывают назад. Пути к старому нет. Нельзя откатиться к революционному национализму, потому что национализм в контексте сегодняшнего дня оказывается не революционными, но реакционным. Из этого не следует, что задачи революционного и реакционного национализма одинаковы когда-либо. Но этап, когда пафос восстания против национального унижения может быть использован в интересах революционного прогресса, ─ для русской нации ─ пройден. Национальное унижение залечивается империалистическими авантюрами. Пожар тушится бензином. Если в контексте революционного национализма нация стремится к собственной субъектности, к собственному освобождению, из чувства переполняющей революционной любви стремится к освобождению других народов, желая себе субъектности, принимает такое же желание за другими народами, то в контексте реакционного национализма это не лечение души нации, а заливание её опиумом. Если мы в хвосте реакции, то революция нам нафиг не нужна. Раз мы не боремся за собственную субъектность, раз мы не осуществляем революцию, то у нас нет желания признавать такое стремление за другими нациями. Бывшие нацболы, отказавшись от перехода к революционному социализму, потеряв себя как вектор направленный вперёд, откатились не к революционному национализму, а пришли к новому качеству. Стали подпевалами и солдатами империалистических авантюр на третьих ролях.
Мня, что возвращаешься к революционному национализму, к нему не вернуться. Потому что условий для него в том виде, в котором он существовал, уже нет. В конечном счёте, верным путём является переход на последовательно пролетарские позиции, восхождение к должному, к исторически необходимому, через этапы развития и отрицание этих этапов, но все они остаются в снятом виде, если не прерывать спираль диалектического восхождения. Удовлетворение национальных интересов невозможно в абстрактной форме, но только в максимально конкретной, поскольку не может быть свободной нация, угнетающая другие нации. Превращение пролетариата в господствующий класс, его интернациональная политика, является залогом свободы нации, которую он возглавляет. Для буржуазного и мелкобуржуазного сознания пролетариат сливается с образом люмпена («хороший слесарь не останется слесарем»), который не способен осуществлять власть. Интернациональная политика пролетариата трактуется ими, и не исходя из интересов пролетариата и не исходя из тезиса, что пролетариат передовой борец за демократию, а утилитарно, что коммунисты изображают демократическое решение национального вопроса. С точки зрения мировоззрения империалистической буржуазии такого решения и быть не может. Не признаётся объективность пролетарских классовых интересов, субъектная всемирно-историческая роль пролетариата, необходимость укрепления международного братства трудящихся.
7. Вместо заключения.
Революционный национализм 90-х был новым качеством, отвечающим вызову момента. Вызову одновременно социального и национального унижения народа (первое ─ ликвидация общественной собственности, второе ─ лишение общества субъектности). Впервые он заявил о себе в конституционном кризисе, противоречии между старой советской конституцией и новым буржуазным государством, которое привело к силовому противостоянию между защитниками Верховного Совета России и мятежниками, насаждающими суперпрезидентское правление, т. е. сторонниками Ельцина. Из людей, вставших бороться за республику против тирании, возникла сильнейшая социальная гравитация. Это были люди совершенно различных взглядов (красных, коричневых, демократических). Это сообщество, став центром притяжения, формировало свои идеологические воззрения. Партия родилась как ответ на Чёрный октябрь 1993 года. Результат действия всемирного тяготения внутри красно-коричневого газопылевого облака. Из части этого облака зародилась НБП.
Вне социально-исторических событий, то есть вне вызовов, на которые надо реагировать и действовать, политические силы не возникают. Они не возникают регистрацией в Минюсте, такой взгляд — это правовой кретинизм. В дальнейшем уже в рамках зародившегося организма (который живёт, развивается, может и погибнуть) он остаётся центром притяжения людей, которые могли и не быть свидетелями тех событий, которые его породили. Но миф рождения товарищества и миф последующей борьбы тянет настоящих людей к себе. Никакими формальными брошюрами Партию не построить. Об этом и нужно задуматься марксистам, которые думают, что коммунистические партии рождались из брошюр на тему организационного строительства и учредительных конференций. Это может быть только обеспечением её рождения. Партию породят события. К этому нужно быть готовым, в первую очередь духовно, знать, на что устремлять силы. Что значит духовно? Словами Ленина из «Падения Порт-Артура» это значит:
«Да. Самодержавие ослаблено. В революцию начинают верить самые неверующие. Всеобщая вера в революцию есть уже начало революции. О ее продолжении печется само правительство своей военной авантюрой. О поддержке и расширении серьезного революционного натиска позаботится русский пролетариат».
Пестуя соответствующие организационные формы, методы борьбы, миф, тип взаимоотношений между людьми, осуществляя определённый отсев, организация накапливает единый исторический опыт. Но даже если такая организация на очередном историческом повороте окажется не на высоте требований эпохи, придёт в стагнацию, не найдёт достаточно внутренних ресурсов для преодоления этой стагнации, начнёт загнивать, не найдёт сил, чтоб приостановить это гниение, и, наконец, выродившись в собственную противоположность, погибнет, всё равно весь этот накопленный опыт, запечатлённый исторический миф, пролитая кровь, звон кандалов ─ представляют ценность. Ценность для тех, кто наследует всё это. Для тех, кто придёт на смену такой погибшей силе, всё это представляет святыню предшествующего этапа освободительного движения. Подобно тому, как альпинист, взбираясь на вершину, вбивает скальные крюки, на которые крепит свою страховку, настоящие исторические политические силы оставляют своим опытом такое подспорье, которое облегчит другим маршрут восхождения на эту вершину. Это не отменяет того, что каждый такой крюк надо проверить на надёжность, иметь верёвку лучше, чем была у предшественника, и понимания того, что предшественником путь пройден не до конца. Понимать, почему и какой крюк был вбит не туда, почему верёвка порвалась. И, пройдя по подготовленному пути, дальше придётся вбивать собственные крюки. И даже если мы собираемся покорять совсем другую гору, смотря на то, что кто-то покорял ту или иную вершину, наблюдая артефакты пройденного предшественниками пути, мы можем вдохновиться, стать скалолазами. Факт того, что наши предшественники оступились, для человека, вдохновлённого скалолазанием, является вызовом.
Преемственность — это когда люди знают, что они не на пустом месте выросли. Знают, что вчера по этому асфальту и среди этих стен ходили их предшественники. Лимонов и его нацболы, Сталин и весь его советский народ, Ленин и его большевики, Плеханов и его выстрадавшие открытие своего разума для марксизма бывшие народники из «Освобождения труда», а до них сами народники. Добролюбов и Чернышевский, Огарёв и Герцен, декабристы и их жёны, мятежные казаки и крестьяне Разина и Пугачёва. Преемственность — это когда наши мёртвые смотрят на нас. Спросите кого-нибудь, почему город Серпухов должен быть назван Серпухов-Червочкин.
И конечно ─ прочитайте «Идеализм 2005» и «Палеонтология обратной стороны».
Автор иллюстраций - ДП
* Национал-большевистская партия в Российской Федерации запрещена.