Легко ли покинуть подземное царство? (Взгляд на роман М. Ю. Елизарова «Земля»)
Легко ли покинуть подземное царство?
Если герой «Библиотекаря» закончил свой путь в плену у мертвецов Сизифом в Тартаре, то Кротышев уже родился в Аиде. «Нынешнее российское государство обретается в трупе СССР», как в трупе старца со старинных гравюр, чьё нутро было пространством смерти, прорвой, куда попадали все умершие (с. 220): и принявшая духовную смерть в новой реальности советская интеллигенция (родители Володи), и заведомо мёртвые кладбищенские барыги-зомби, не признающие ничего, кроме запаха наживы, и насмерть отравленная декадентскими умствованиями мертвая невеста Алина. Только Володя — нарочито живой, и автор это педантично подчёркивает в каждой метафоре. Убедитесь сами, откройте «Землю» в произвольном месте: зажигалка — чиркает как воробей, фонарь за окном — макет НЛО, луна заплесневела, батареи — рёбра, трусы — комок паутины, стеклоочистители — лапки кузнечика, алоэ — осьминожка, проспекты — мириады планктона и т. д.
Ну, а кладбище... Кладбище — океан, и пока ты живой — ты рыбак, на свою беду сообщает Никита брату (с. 242). У Кроули, который, конечно, упоминается в романе, рыбак соответствует нулевому аркану таро, Дураку, Иван-царевичу, юродивому принцу, которому, чтобы жениться на царевне и самому стать царём, необходимо убить царя, смеясь преодолеть непосильные испытания и разгадать загадки Сфинкса-Алины, вооружившись учебником по философии. Алина, подобно женщине-джинну из марокканского фольклора, захватывает Крота, не подчиняя его себе непосредственно, а делает его уязвимым буре других внешних сил, демонов, помещая в русло ксенопотоков.
Спутывание в змеиный клубок потустороннего, рационально непостижимого, с повседневным, вульгарным и профанным миром — сквозной сюжет всех книг М. Ю., и в живописании последнего в «Земле» автор оттягивается на полную катушку, пустив коней своего писательского шизопотока галопом, из-за чего ленивые критики ставят на вид непривычный современной российской прозе объём. На наш взгляд это архинелепо, и мы, в свою очередь, хотим отметить, что в удручающей нищете нынешней российской культуры никто с такой математической чуткостью и лабораторной дотошностью не обращался к двум не отрефлексированным до сих пор в должной мере темам. Это похоронное дело (и шире — околокриминальный бизнес) в постсоветской России, а также субкультурные оккультные тусовки, до сих пор объединяющие «инженеров-исследователей» в самых нетривиальных сочетаниях: талантливых и нищих, властьимущих и убогих. Не секрет, что «эзотерическое подполье» и подполье политическое взаимопитаются непоседливыми пассионариями, и в едких байках Алины многие узнали своих знакомых, а кто-то — себя.
Для вдумчивого исследователя общественных и экономических процессов «Земля» вообще интересна именно как практическое пособие. Клабищенский бизнес — более не кощунственный оксюморон, но нормальный термин, десакрализующий смерть и погребение. Теперь, какого бы культа служитель ни проводил обряд, он служит Маммоне. Провозглашённая новым двигателем прогресса конкуренция, несмотря на кажущуюся живость, есть не большее проявление жизни, чем копошение опарышей на том самом «трупе СССР». И этот процесс закономерно заканчивается окончательным разрывом души и тела, которое в свою очередь приобретает не-жизнь, воплощается в вампира — монополистический капитал. Не случайно из всех кладбищенских бизнесменов наиболее расчеловечен Гапон, и он же наиболее близок к созданию монополии индустрии смерти. В тех сферах экономики, где процесс монополизации уже завершился, мы видим, например, так же расчеловеченных последователей каббалы — Ротенберга и Абрамовича.
Моровой цикл в провинциальном городке — поле ксенооккультной капиталистической схватки, где Туман войны застит глаза, и дорогу найдёт лишь привычный к слепоте — Крот. Его зрение и здоровье другого рода — того, которое Делёз отличает у писателей, увидевших «что-то слишком большое для себя, слишком сильное невыносимое, переход через это изматывает, наделяя, правда, становлениями, которые при преобладающем отменном здоровье были бы невозможны». Необходимо здоровье, достаточное, чтобы «освободить жизнь повсюду, где она заперта в человеке и человеком». И если мир — «совокупность симптомов», то писатель — врач, который за своё ремесло расплачивается «красными глазами и лопнувшими перепонками», что буквально и происходит с Кротом в конце книги: внутренняя радиопередача во время «шторма» передаёт послания, порожденные магической ВОЙНОЙ, теллурианским бунтом, хтонической тошнотой распада и разложения. И тут индивидуальное сознание героя повторяет путь морораспада коллективного сознания целой страны: если отдельные классы в РФ сочатся избытком инфернальных потоков и вонью коррупции, то это означает, что они поставили разложение себе на службу, превратили прострацию и дезориентацию миллионов в перегной.
Распад — не смерть, напротив, через цепь превращений жизни он как бы запредельно отдаляет смерть и абсолютный дефолт. Или, обращаясь к языку алгебры, в распаде мы оказываемся за пределами жизни и смерти как «экзистенциальных экстремумов». Это 1937-мерное пространство, порождённое в глазах мухи, ещё вчера бывшей опарышем на трупе Ельцина. У трупа нет антропоморфной геометрии, только различные дефиниции, производные от новых форм и сущностей: топология пневмопространств вермикуляции, фрактальная тектоника плесени, спектры экстериорности зловоний. Сама земля — некратный делитель, дробь, множащая знаки после запятой, как песчинки на ксеродроме, забивающие нос и рот.
Кажется, что Крот обречён плестись по лабиринтам запредельной топологии, заблёванным предшественниками, не вынесшими перегрузки бесконечного расщепления и жёсткости гладких структур: бороться с разложением совсем не то же самое, что бороться со смертью, про которую все знают, что она попирается любовью. Это, видимо, та магическая война Р. М., в которой невозможно победить, даже если «амулеты сработали» и «укрыла речка». И окажись критик, привыкший чуть что компульсивно кутаться в белое пальто «бдительной рациональности», на месте героя, так бы и произошло. Всем урок: первыми в шизболоте сгинут самые серьёзные, которых тем больше, чем больше некрофильская капиталистическая топь, растущая по законам чёрной дыры в геометрической прогрессии. Кому чёрная дыра, а весёлому Кроту — кротовья нора, по другую сторону которой, верим, — небесный квантовый СССР, распростёртый до самой Бетельгейзе. Конечно, всей читальней болеем за Крота и следим, куда выведет.
Кадавр&Мавр